Маловато этого, тов. Мартов!
Особенно пристает ко мне тов. Мартов с вопросом, почему не выбирали на съезде тт. Аксельрода, Засулич и Старовера. Обывательская точка зрения, на которую он встал, мешает ему видеть неприличие этих вопросов (почему не спросит он своего коллегу по редакции, тов. Плеханова?). Он видит противоречие в том, что я считаю “бестактным” поведение меньшинства на съезде в вопросе о шестерке, и что я в то же время требую партийной гласности Противоречия тут нет, как легко увидел бы и сам Мартов, если бы потрудился дать связное изложение всех перипетий вопроса, а не обрывков его. Бестактно было ставить вопрос на обывательскую точку зрения, апеллировать к жалости и обиде, интересы партийной огласки требовали бы оценки по существу преимуществ шестерки над тройкой, оценки кандидатов на должность, оценки оттенков: меньшинство и не заикнулось об этом на съезде.
Внимательно изучая протоколы, тов. Мартов увидел бы в речах делегатов целый ряд доводов против шестерки. Вот выборка из этих речей, во-первых, в старой шестерке ясно видны шероховатости в смысле принципиальных оттенков, во-вторых, желательно техническое упрощение редакционной работы, в-третьих, польза дела стоит выше обывательских нежностей, только выбор обеспечит соответствие выбранных лиц с их должностями, в-четвертых, нельзя ограничивать свободы выбора съездом; в-пятых, партии нужна теперь не только литературная группа в ЦО, в ЦО необходимы не только литераторы, но и администраторы, в-шестых, в ЦО должны быть лица вполне определенные, известные съезду, в-седьмых, коллегия из шести часто недееспособна, и ее работа осуществлена не благодаря ненормальному уставу, а несмотря на это, в-восьмых, ведение газеты — партийное (а не кружковое) дело, и т. д. — Пусть попробует тов. Мартов, если он так интересуется вопросом о причинах невыбора, вникнуть в каждое из этих соображений и опровергнуть хоть одно из них.
Но меньшинство до такой степени лишено было возможности подыскать разумные и деловые доводы против выборов, что, кроме внесения в партийное дело обывательщины, оно дошло до приемов прямо скандального характера. В самом деле, как не назвать таким именем прием тов. Попова, посоветовавшего тов. Муравьеву “не брать на себя деликатных поручений” (стр. 322)? Что это, как не “залезание в чужую душу”, по справедливому выражению' тов. Сорокина (стр. 328)? Что это, как не спекуляция на “личности”, при отсутствии доводов политических? Правду или неправду сказал тов. Сорокин, что “против таких приемов мы всегда протестовали”? “Позволительно ли поведение тов. Дейча, когда он демонстративно пытался пригвоздить к позорному столбу товарищей, несогласных с ним?”a (стр. 328).
Подведем итог прениям по вопросу о редакции. Меньшинство не опровергло (и не опровергало) многочисленных указаний большинства на то, что проект тройки был известен делегатам в самом начале съезда и до съезда, что, следовательно, проект этот исходил из соображений и данных, независимых от происшествий и споров на съезде. Меньшинство заняло, при отстаивании шестерки, принципиально неправильную и. недопустимую позицию обывательских соображений. Меньшинство проявило полное забвение партийной точки зрения на выбор должностных лиц, не прикоснувшись даже к оценке каждого кандидата на должность и его соответствия или несоответствия с функциями данной должности. Меньшинство уклонялось от обсуждения вопроса по существу, ссылаясь на пресловутую гармоничность, “проливая слезы” и “впадая в пафос” (стр. 327, речь Ланге), - как будто кого-то “хотели убить”. Меньшинство дошло даже до “залезания в чужую душу”, воплей о “преступности” выбора и тому подобных непозволительных приемов, дошло под влиянием “нервного возбуждения” (стр. 325).
Борьба обывательщины с партийностью, худшего сорта “личностей” с политическими соображениями, жалких слов с элементарными понятиями революционного долга — вот чем была борьба из-за шестерки и тройки на тридцатом заседании нашего съезда.
И на 31-ом заседании, когда съезд большинством 19 голосов против 17 при трех воздержавшихся отверг предложение об утверждении всей старой редакции (см.