Значит, из искровцев меньше половины принадлежали в искровским кружкам.
неважным фактом было проявление неустойчивости со стороны тов. Мартова и тов. Аксельрода, но не индивидуальным, а партийным и не совсем неважным фактом было образование весьма и весьма значительного меньшинства из всех, наименее устойчивых элементов, из всех тех, кто либо вовсе не признавал направления “Искры” и прямо боролся с ним, либо признавал на словах, а на деле сплошь да рядом шел с антиискровцами.
Не смешно ли объяснять расхождение господством заскорузлой кружковщины и революционной обывательщины в маленьком кружке старой редакции “Искры”? Нет, это не смешно, потому что на поддержку этой индивидуальной кружковщины встало все то в нашей партии, что боролось в течение всего съезда за всякую кружковщину, все то, что вообще не могло подняться над революционной обывательщиной, все то, что ссылалось на “исторический” характер обывательского и кружковщинского зла для оправдания и сохранения этого зла. Случайностью можно бы еще, пожалуй, считать то, что узко-кружковые интересы одержали верх над партийностью в одном маленьком кружке редакции “Искры”. Но не случайностью было то, что на поддержку этой кружковщины горой встали тт. Акимовы и Брукэры, которым не менее (если не более) дорога была “историческая преемственность” знаменитого Воронежского комитета и пресловутой петербургской “Рабочей организации”18, встали тт. Егоровы, которые оплакивали “убийство” “Рабочего Дела” так же горько (если не еще более горько), как и “убийство” старой редакции, встали тт. Маховы и пр. и пр. Скажи мне, с кем ты знаком, и я скажу тебе, кто ты такой, — гласит житейская мудрость. Скажи мне, кто твой политический союзник, кто за тебя голосует, — и я тебе скажу, какова твоя политическая физиономия.
Мелкая ошибка тов. Мартова и тов. Аксельрода оставалась и могла остаться мелкой, покуда она не послужила исходным пунктом для прочного союза их со всем оппортунистическим крылом нашей партии, покуда она не повела в силу этого союза к отрыжке оппортунизма, к реваншу всех тех, с кем боролась “Искра” и кто готов был с величайшей радостью сорвать теперь сердце на последовательных сторонниках революционной социал- демократии. Послесъездовские события как раз и привели к тому, что в новой “Искре” мы видим именно отрыжку оппортунизма, реванш Акимовых и Брукэров (см. листок Воронежского комитетаa), восторги Мартыновых, которым наконец-то (наконец-то!) позволили в ненавистной “Искре” лягнуть ненавистного “врага” за все и всяческие прошлые обиды. Это особенно наглядно показывает нам, до какой степени необходимо было “восстановление старой редакции “Искры”” (из ультиматума тов. Старовера от 3 ноября 1903 г.) для охранения искровской “преемственности”...
Сам по себе факт разделения съезда (и партии) на левое и правое, революционное и оппортунистическое крыло не представлял еще из себя не только ничего страшного и ничего критического, но даже и ровно ничего ненормального. Напротив, все последнее десятилетие в истории русской (и не только русской) социал-демократии неизбежно и неминуемо приводило к такому разделению. Что основанием для разделения был ряд весьма мелких ошибок правого крыла, весьма неважных (сравнительно) разногласий, — это обстоятельство (которое поверхностному наблюдателю и филистерскому уму кажется шокирующим) означало большой шаг вперед всей нашей партии в целом. Раньше мы расходились из-за крупных вопросов, которые могли иногда даже оправдать и раскол, теперь мы сошлись уже на всем крупном и важном, теперь нас разделяют лишь оттенки, из-за которых можно и должно спорить,) но нелепо и ребячески было бы расходиться (как и сказал уже совершенно справедливо товарищ Плеханов в интересной статье “Чего не делать”, к которой мы еще вернемся). Теперь, когда анархическое поведение меньшинства после съезда почти привело партию к расколу, часто можно встретить мудрецов, которые говорят: да стоило ли вообще бороться на съезде из-за таких мелочей, как инцидент с ОК, распущение группы “Южного рабочего”, или “Рабочего Дела”, § 1, распущение старой редакции и т.