Ни единого факта не доказали и практики меньшинства со стороны Центрального Комитета. Как ни вертится теперь тов. Мартов в своем “Осадном положении”, — остается совершенно неопровержимым, что ровно ничего, кроме “дряблого хныканья”, в воплях об осадном положении не было.
Полнейшее отсутствие разумных доводов против редакции, назначенной съездом, у т. Мартова и К° всего лучше иллюстрируется их же словечком: “мы не крепостные!” (“Осадное положение”, стр. 34). Психология буржуазного интеллигента, который причисляет себя к “избранным душам”, стоящим выше массовой организации и массовой дисциплины, выступает здесь замечательно отчетливо. Объяснять отказ от работы в партии тем, что “мы не крепостные”, значит с головой выдать себя, признать полное отсутствие доводов, полную неспособность мотивировки, полное отсутствие разумных причин недовольства. Мы с Плехановым заявляем, что считаем отказ ничем с нашей стороны не вызванным, просим изложить разногласия, а нам отвечают: “мы не крепостные” (с добавлением: мы еще насчет кооптации не сторговались).
Интеллигентскому индивидуализму, который выказал себя уже в спорах о § 1, обнаружив свою склонность к оппортунистическому рассуждению и к анархической фразе, всякая пролетарская организация и дисциплина кажутся крепостным правом. Читающая публика скоро узнает, что и новый партийный съезд кажется этим “членам партии” и “должностным лицам” партии — крепостным учреждением, страшным и невыносимым для
________________________
a Опускаю ответ насчет брошюры Мартова, переиздававшейся в то время.
“избранных душ”... Это “учреждение” и в самом деле страшно для тех, кто охоч попользоваться титулом партийности, но чувствует несоответствие этого титула с интересами партии и волей партии.
Резолюции комитетов, перечисленные мной в письме в редакцию новой “Искры” и напечатанные т. Мартовым в “Осадном положении”, доказывают фактически, что поведение меньшинства было сплошным неподчинением постановлениям съезда, дезорганизацией положительной практической работы. Составившееся из оппортунистов и ненавистников “Искры” меньшинство рвало партию, портило, дезорганизовало работу, желая отомстить за поражение на съезде и чувствуя, что честными и лояльными средствами (разъяснением дела в печати или на съезде) оно никогда не сумеет опровергнуть выдвинутого против них на втором съезде обвинения в оппортунизме и в интеллигентской неустойчивости. Сознавая свое бессилие убедить партию, они воздействовали тем, что дезорганизовывали партию и мешали всякой работе. Их упрекали в том, что они (напутав на съезде) сделали щель в нашей посудине; они отвечали на упрек тем, что всеми силами старались совершенно разбить треснувшую посудину.
Понятия запутывались до того, что бойкот и отстранение от работы объявлялись “честнымa средством” борьбы. Тов. Мартов всячески вертится теперь около этого щекотливого пункта. Тов. Мартов так “принципиален”, что защищает бойкот, когда он ведется меньшинством, и осуждает бойкот, когда он грозит самому Мартову, попавшему в большинство!
Я думаю, можно оставить без разбора вопрос о том, дрязга ли это или “принципиальное разногласие” относительно честных средств борьбы в соц.-дем. рабочей партии.
____
После неудачных попыток (4 и 6 октября) добиться объяснения от начавших историю из-за “кооптации” товарищей, центральным учреждениям оставалось только посмотреть, какова будет на деле обещанная ими на словах лояльность борьбы. 10 октября ЦК обращается с циркуляром к Лиге (см. прот. Лиги, стр. 3—5), заявляя о вырабатываемом им уставе и приглашая членов Лиги к содействию. Съезд Лиги в то время был отклонен администрацией ее (двумя голосами против одного, см. стр. 20 там же). Ответы сторонников меньшинства на этот циркуляр сразу показали, что пресловутая лояльность и признание решений съезда были лишь фразой, что на деле меньшинство решило безусловно не подчиниться центральным учреждениям партии, отвечая на их призывы к объединенной работе отписками, полными софизмов и анархических фраз.