Из этого факта следует выводить необходимость “разоблачать ограниченность и недостаточность освободительного движения буржуазии”, но отнюдь не недопустимость временных соглашений.

Наконец, и третье “условие” тов. Старовера (чтобы лозунгом своей борьбы либералы-демократы сделали всеобщее, равное, тайное и прямое избирательное право) неправильно в той общей постановке, которая ему придана: временные и частные соглашения неразумно было бы объявлять ни в каком случае недопустимыми с такими либерально-демократическими течениями, которые выставляли бы лозунг цензовой конституции, “куцой” конституции вообще. В сущности, именно сюда подошло бы “течение” гг. “освобожденцев”, но связывать себе руки, запрещая наперед “временные соглашения”, хотя бы и с самыми робкими либералами, было бы политической близорукостью, несовместимой с принципами марксизма.

Итог: резолюция тов. Старовера, подписанная также тт. Мартовым и Аксельродом, ошибочна, и третий съезд поступит разумно, если отменит ее. Она страдает политической расплывчатостью теоретической и тактической позиции, казуистичностью — практических “условий”, требуемых ею. Она смешивает два вопроса: 1) разоблачение “антиреволюционных и противопролетарских” черт всякого либерально-демократического течения и обязательность борьбы с этими чертами и 2) условие временных и частных соглашений с любым из таких течений. Она не дает того, что надо (анализа классового содержания либерализма), и дает то, чего не надо (предписание “условий”). На партийном съезде вообще нелепо вырабатывать конкретные “условия” временных соглашений, когда нет налицо даже определенного контрагента, — субъекта таких возможных соглашений; да если бы и был таковой “субъект” налицо, то во сто раз рациональнее было бы предоставить определение “условий” временного соглашения центральным учреждениям партии, как это и сделано съездом по отношению к “течению” гг. социалистов-революционеров (см. плехановское видоизменение конца резолюции тов. Аксельрода, стр. 362 и 15 протоколов).

Что касается до возражений “меньшинства” против резолюции Плеханова, то единственный довод т. Мартова гласил: резолюция Плеханова “кончает мизерным выводом: надо разоблачать одного литератора. Не будет ли это — идти “на муху с обухом”?” (стр. 358). Довод этот, в котором отсутствие мысли прикрывается хлестким словечком — “мизерный вывод”, — дает нам новый образчик претенциозной фразы. Во-первых, резолюция Плеханова говорит о “разоблачении перед пролетариатом ограниченности и недостаточности освободительного движения буржуазии всюду, где бы ни проявилась эта ограниченность и недостаточность”. Поэтому чистейшими пустяками является утверждение тов. Мартова (на съезде Лиги, стр. 88 протоколов), что “все внимание должно быть обращено на одного Струве, одного либерала”. Во-вторых, сравнивать господина Струве с “мухой”, когда речь идет о возможности временных соглашений с русскими либералами, значит приносить в жертву хлесткости элементарную политическую очевидность. Нет, г. Струве не муха, а политическая величина, и он является таковой не потому, чтобы он лично был очень крупной фигурой. Значение политической величины дает ему его позиция, позиция единственного представителя русского либерализма, хоть сколько-нибудь дееспособного и организованного либерализма, в нелегальном мире. Поэтому говорить о русских либералах и об отношении к ним нашей партии и не иметь в виду именно г. Струве, именно “Освобождения” — значит говорить, чтобы ничего не сказать. Или, может быть, тов. Мартов попробует указать нам хоть одно единственное “либеральное или либерально-демократическое течение” в России, которое хоть отдаленно могло бы сравниться в настоящее время с “освобожденским” течением? Интересно было бы посмотреть на такую попытку!a

____________________

a На съезде Лиги тов. Мартов привел еще такой довод против резолюции тов. Плеханова “Главное соображение против нее, главный недостаток этой резолюции заключается в том, что она совершенно игнорирует то, что ваша обязанность — не уклоняться в борьбе с самодержавием от союза с либерально- демократическими элементами.